Роман Козак и Александр Калягин показывают «изнанку волшебства»

Открыть свое здание — официально — театру “Et cetera” под руководством Александра Калягина изящным эскизом Бернарда Шоу про жизнь Шекспира на фоне обсуждения сенсационной книги И. Гилилова, подвергающей вполне доказательно сомнению существование Уильяма Шекспира как исторической личности, — жест отважный.

Театру и режиссеру Р. Козаку помогает явно ироничное отношение самого автора к своему герою. В пьесе Шекспир выглядит оголтелым охотником за чужими афоризмами и постоянно держит ухо востро.

Александр Калягин воплощает эти «муки творчества» с присущей ему многомерной иронией.

Артист строит роль на контрасте умения гения слышать и чувствовать растворенное в атмосфере «художество» жизни и ординарности своего бытового сознания. Шекспир живет в унижающей зависимости от обстоятельств, пытаясь убежать от них в творчество.

Этот мучительный и зачастую тупиковый процесс выглядит нарочито неувлекательно. Даже когда зрителей «угощают» продуктом почти готовым (прологом к основному действию становятся узловые сцены из «Много шума из ничего», сыгранные теми, кто позднее и разыграет пьесу Б. Шоу как таковую).

Отягощенный брюшком, лысиной и одышкой Главный Артист некой труппы с листа читает самим собой совсем недавно написанный текст — запальчивые реплики юного Бенедикта, впервые влюбившегося и эту страсть от себя скрывающего. А рядом артисты с разной степенью увлеченности подыгрывают мэтру в репетиционно-тренировочном ритме.

Пролог идет долго, играется подробно, но в логике чернового прогона, И, словно в булгаковском «Мольере», видна становится изнанка волшебства, те узлы и захлесты под кружевом искусства, которых зритель зачастую не видит.

«Изнанка волшебства» — сквозная идея многих работ режиссера Р. Козака. Им всегда присуща острая ирония, слегка самодовлеющая и скрашенная горькой тоской. В них преобладают резкая, контрастная графика, угловатая пластичность и рваные ритмы.

В «Смуглой леди сонетов», пьесе весьма ироничной и тоже пропитанной сомнением, все куда тише и лиричнее. Но это вовсе не мелодрама. Ритмика парадокса — фирменный знак драматургической логики Шоу — определяет здесь многое. Рельефы комического прежде всего. Кстати, комедийные фрагменты спектакля наиболее лиричны. Их носитель — Стражник в мягко-озорном исполнении И. Золотовицкого. Артист с очевидным удовольствием показывает человека бесконечно обаятельного в своем простодушии и святом неведении того, что он живет в историческую эпоху. Ведь для простого человека есть только жизнь как таковая: он времени не выбирает…

Женщин Шоу и Козак портретируют менее сердечно, относясь к ним со здоровым предубеждением.

Смуглая леди — Е. Редникова, может быть, фигура и легендарная, но столь же зависимая от обстоятельств, сколь и безвольная. Тут преобладает, мягко говоря, «личное обаяние».

Реальной музой великого драматурга становится всевластная королева Англии. Во всяком случае именно между ними возникает «сцепка», объяснимая конфликтной зависимостью.

Шоу дарит Елизавете острое сознание, болезненную рефлексию, явно творческое отношение к жизни, вкус к афоризму и органическую проницательность, взлелеянную одиночеством.

Драма характера героини в том, что Елизавете — Т. Владимировой — свое «нечаянное» творчество приходится скрывать. Тем не менее актриса заставляет поверить в творческий дух королевы, уникальной личности, направившей свой чувственный рассудок на насущные задачи царствования. И все-таки сюжет Шоу воплощается на сцене театра “Et cetera” в атмосфере сугубо лирической: возле дворцовой стены ветвится одинокое дерево, осыпающее время от времени лепестки цветов, похожих на японскую сакуру, а на другом конце двора струится живая вода из фонтана (сценограф Е. Кузнецова). Персонажи одеты в роскошные исторические костюмы, что тоже придает действию чисто театральный колорит (художник М. Данилова). Да и все вместе — красивый театр, тоску по которому так хочется где-нибудь утолить.

Существенно, что сменив к финалу гнев на милость, королева Англии, может быть, «подкинет» артистам государственную субсидию. Подобные мечты, как всегда, наивны, но они, как всегда, актуальны. Это тоже делает спектакль живым, сегодняшним и беззащитным.

Александр Иняхин
Век № 40, 09.1997