Завтра всеми нами любимый актер и режиссер Александр Калягин отмечает свое 55-летие.  Что думает он, руководитель Союза театральных деятелей России и член Политсовета НДР, о жизни и искусстве? Сегодня Александр Калягин — гость «Дома и Отечества».

 — Александр Александрович, нам говорили некоторые ваши коллеги, что после избрания вас председателем СТД Калягин изменился: стал более озабоченным, исчезла улыбка…

 — Озабоченности прибавляется и с годами, и от ответственности, естественно. И не только озабоченности, но и печали… К тому же я не привык к чиновничьему костюму…

У меня нет деланного оптимизма по поводу экономической ситуации в стране; все не так просто, как еще недавно казалось. Я не верю в скорое выполнение обещаний, в то, что быстро улучшится наша жизнь. В этом надо отдавать себе отчет.

А нашему союзу скоро 120 лет, и хочется всеми силами хотя бы сохранить то, что было создано великими предшественниками.

 — Но, несмотря на трудности, театральная жизнь России бурлит. Столько новых постановок, которые были просто немыслимы в советское время.

 — Так и должно быть. А что еще смотреть? Кино разрушено. Телевидение же в большей части отвратительно… Есть еще попса в хорошем смысле, шоу. И все. Кому — попса, кому — театр.

Во многом всплеск театральной деятельности сегодня происходит как бы вопреки экономической ситуации в стране. И к тому же многие спектакли делаются очень быстро и так же быстро сходят со сцены. Если раньше труппа могла себе позволить держать спектакль пять, десять лет, то сегодня ситуация иная. Самое досадное, что мы не успеваем записать хорошие спектакли, дабы сохранить их в золотом наследии российского театра. Порой для этого просто не хватает средств.

 — Но средства зато находятся для модных и весьма дорогостоящих постановок, позволить себе сходить на которые могут «новые русские». Согласитесь, нелепица: билеты на антибуржуазную «Трехгрошовую оперу» Брехта-Вайля стоили около 150 долларов.

 — Я, честно говоря, не видел этот спектакль. Но, конечно, это парадоксально, что самые дорогие театральные билеты в Москве оказались как раз на «Трехгрошовую оперу». Однако, с другой стороны, смешно предлагать современному зрителю, знающему, что такое компьютерные видеоклипы, лазерные спецэффекты, убогие серии декораций. Когда я был в Лондоне, то посмотрел премьеру знаменитого мюзикла «Фантом в опере», поставленного в театре «Мажестик». Меня все это просто потрясло, та феерия, которая происходила на сцене. Причем зритель даже не догадывается, какой колоссальный труд был вложен в подготовку этого спектакля, да и какая ему разница. Да, зритель платит большие деньги, но он ведь при этом получает потрясающее зрелище, как говорил покойный Евгений Евстигнеев, на сливочном масле. Быть спектаклю дорогим или не быть — зависит от задачи режиссера. Нельзя замахиваться на масштабную постановку и приглашать, к примеру, такого режиссера, как Стуруа, выделяя на спектакль тысячу долларов. Это глупо, извините!

Так что дороговизна билетов и постановки «Трехгрошовой оперы» это понятие относительное. Теперь говорят, что самый дорогой спектакль в Москве у Марка Захарова — «Варвар и еретик».

 — Каким же быть российскому театру? Должен ли он оставаться на полном государственном обеспечении или, рассчитывая на спонсорскую помощь, превращаться в частное, коммерческое предприятие? А может быть, есть третий путь, некая золотая середина?

 — Мы сейчас в Союзе театральных деятелей разработали целую программу реформирования российского театра. Конечно, нам необходим закон о театре, который бы закрепил государственную поддержку наиболее значительным коллективам, театрам для молодежи и детей — особенно. Причем не только в Москве и Санкт-Петербурге, но и в республиканских или областных центрах, где губернатор должен не только гордиться, что у них в регионе есть свои театры, но и оказывать им постоянную помощь.

Должна быть также стационарная площадка для выступления гастролирующих трупп. Сегодня гастроли у нас почти прекратились. Российский зритель порой не знает, что происходит в столичных театрах, жив или нет тот или иной актер. Чтобы оживить театральную деятельность, нужно реально помочь в создании новых коллективов, пусть даже они соберутся для игры лишь в одном спектакле. Такие труппы и сами могут зарабатывать себе на жизнь, если их спектакль пользуется популярностью у зрителей. И играться спектакль будет только до тех пор, пока зритель на него ходит. Такие труппы очень мобильны. Руководители стационарных сцен в провинции (а ими могут быть не только главные режиссеры, но и искусствоведы, критики), услыхав об успехе того или иного спектакля, без лишних формальностей пригласят этот коллектив к себе.

 — На этой неделе телевидение показало несколько фильмов с вашим участием. В том числе популярнейшую комедию «Здравствуйте, я ваша тетя!». Как вы сегодня относитесь к своей эксцентричной роли?

 — К тетке? Хорошо.

Но, знаете, в свое время я решил для себя, что ни одна роль не должна меня закабалить. Вот почему я всегда старался обращаться к разным жанрам и разным ролям — и комическим, и трагическим, и мелодраматическим, и буффонадным. Все время зрителя надо одаривать неожиданностью. Зритель для меня — как женщина, которая всегда удивляется нежданному подарку. Я не хочу, чтобы публика привыкала ко мне.

Если бы после «Здравствуйте, я ваша тетя!» я пошел по комическим ролям, мне самому было бы это неинтересно. Хотя я понимал, что на тетке Чарлея можно было зарабатывать большие дивиденды. Я никогда не боялся отказаться от каких-либо предложений и потому соглашался на те, которые интересовали меня по-настоящему, будь то Эзоп, Чичиков или Платонов в «Неоконченной пьесе для механического пианино».

 — Мы заметили, что вы потрясающе правдиво играете роль обаятельных жуликов — будь то Чичиков в «Мертвых душах», Сан Саныч Любомудров в «Прохиндиаде» или нечистый на руку ректор в «Другой жизни»…

 — (Смеется). На этот вопрос серьезно я отвечать не буду.

 — Но Чичиков для вас герой?

 — Герой. Потому что во всех нас живет и Чичиков, и Манилов, и Ноздрев, и Плюшкин. Я считаю, что Гоголь описал разные стороны одного характера. Сейчас модно спрашивать, какую книгу вы посоветовали бы прочесть, и в первую очередь нашим политикам. Считал и считаю, что это «Мертвые души» Гоголя. В этой книге вся Россия, все мы с нашими противоречиями и надеждами.

 — А есть ли такие роли в кино, которые вам хотелось сыграть, но не сложилось?

— Есть такие роли. Например, в «Женитьбе Бальзаминова». Но я стараюсь на этом не зацикливаться, потому что раздумья о пропущенных ролях мне не способствуют в жизни. Никогда не ревновал и не думал: «Вот взяли другого актера, а я бы сыграл лучше». Ревность и злость — очень нехорошие качества.

 — А сейчас у вас есть время на творчество?

 — Конечно. Во МХАТе я играю Кочкарева в «Женитьбе», продолжаю играть в ленкомовском «Чешском фото».

 — Нашим читателям вы посоветовали обратиться к Гоголю. А сами что читаете?

 — Я в основном читаю пьесы, которые бы хотел поставить или сыграть там, и, если попадаются на глаза, философские статьи.

 — Во время отдыха чем вы предпочитаете заниматься? Или у вас таких минут не бывает?

 — Иногда так устаешь, что ничего не делать — для меня просто счастье. Я не физкультурник, не бегаю; когда-то хорошо играл в футбол, но сейчас — увы… Поэтому для меня самым лучшим был бы день, как это говорится, ничегонеделания.

 — Такой день был бы для вас счастьем?

 — Ой, не говорите, это просто счастье. Чтоб телефон не звонил, просто лечь — и спать.

 — А не приходило вам в голову выпустить компакт-диск со своими песнями? Куда включить и бразильскую народную песню «Любовь и бедность», и песни кота Леопольда, и другие.

 — Нет, не приходило, но хорошая идея. «Балладу Франсуа Вийона»… Но вдруг скажут: «Вот это Калягин! Делать ему нечего. Он и председатель, и в театре играет, да еще и поет. Совсем крыша поехала». Так что хоть идея и хорошая, но, сами понимаете…

 — Скажем честно, не совсем понимаем и надеемся когда-нибудь увидеть диск «Поет Александр Калягин». А в заключение такой вопрос: как собираетесь отметить свой день рождения?

 — Да никак. Выпью — и лягу спать.

Андрей Щербаков, Стас Стремидловский
Российская газета, 24.05.1997