"Театральная касса"

Подавлять и возбуждать… Какие, однако, это будоражащие воображение слова! Сразу видится нечто любовно-эротическое, легкое, словно пузырьки шампанского, хотя и стимулирующее основной инстинкт. Но спокойствие, только спокойствие, как говорил Карлсон. Ничего романтического в спектакле не будет — напротив, одна суровая правда жизни. Актерской жизни.

Тезисы об этой правде набросал молодому, но весьма заметному драматургу Максиму Курочкину сам Александр Калягин — кому же, как не ему, знать и лицо, и нутро актера; и лицо, и изнанку профессии. Получилась разговорная пьеса, состоящая по большей части из каскада исповедально-пронзительных монологов о наболевшем — чаще горьких, но иногда и с солоноватым смелым юмором, какого умеет поддать Курочкин. Одно обидно: что пронзают эти монологи в основном людей, так сказать, причастных, из творческой среды, и еще конкретнее — театрально-киношную братию. Герой Александра Калягина — приехавшая на гастроли в родную провинцию немолодая столичная знаменитость, обозначенная в программке просто как «хороший актер». Именно он, с незабываемыми калягинскими интонациями, задает себе и окружающим вопросы, рано или поздно возникающие даже у самой большой звезды: как понять, в обойме ты или уже нет? где брать свежие краски, если родная жена дает максимум четыре? возможно ли существование в профессии без зависти, цинизма и фальши? и вообще, способен ли актер постоянно не играть и в жизни?..

Но ответы, похоже, так и не находятся, от чего сосредоточенно внимающий происходящему на сцене зал к середине спектакля начинает уставать. Свежую струю вносит забавная сцена между калягинским персонажем и его студентом (Анатолий Завьялов), явившимся к мастеру домой за зачетом. Он фееричен в своем первобытном нахальстве и за монолог Аркадиной, звучащий в его мальчишеском исполнении, получает аплодисменты публики и… вздох педагога: вот они — юные, резвые, дышащие в затылок, толкающие локтями, жаждущие удивлять… В общем, свое возбуждение от предвкушения зачета студенту придется подавить. В этом, собственно, и есть квинтэссенция пьесы: вся жизнь, не только актерская — наша человеческая жизнь — есть чередование эмоциональных состояний: азарта и покоя, опьянения и смирения, взвинченности и штиля, и только тогда можно существовать в гармонии с собой. Иначе — сбой. Это вам объяснит любой психиатр.